Когда мне невмочь пересилить беду,
когда подступает отчаянье,
я в синий троллейбус сажусь на ходу,
в последний, в случайный.

Последний троллейбус, по улицам мчи,
верши по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
крушенье, крушенье.

Последний троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры, матросы твои
приходят на помощь.

Я с ними не раз уходил из беды,
я к ним прикасался плечами...
Как много, представьте себе, доброты
в молчанье, молчанье.

Последний троллейбус плывет по Москве,
Москва, как река, затухает,
и боль, что скворчонком стучала в виске,
стихает, стихает.

When I could not stand to overpower trouble,
when despair looms,
I'm in a blue trolley sit on the go
in the latter, at random.

The last trolley through the streets MCI,
vertices on the boulevards swirling,
so all to pick up victims in the night
the crash, on crash.

The last trolley bus, my door open!
I know how to chilly midnight
your passengers, sailors your
come to the rescue.

I would run away from troubles,
I touched them shoulders...
Like many, imagine, kindness
in the silence, silence.

The last trolley sails through Moscow,
Moscow, like river, dies,
and the pain that squarecom pounded in his temple,
subsides, subsides.