НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ, БЫВШЕЕ С
ВЛАДИМИРОМ МАЯКОВСКИМ ЛЕТОМ НА ДАЧЕ

(Пушкино. Акулова гора, дача Румянцева,
27 верст по Ярославской жел. дор.)

В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето,
была жара,
жара плыла -
на даче было это.
Пригорок Пушкино горбил
Акуловой горою,
а низ горы -
деревней был,
кривился крыш корою.
А за деревнею -
дыра,
и в ту дыру, наверно,
спускалось солнце каждый раз,
медленно и верно.
А завтра
снова
мир залить
вставало солнце ало.
И день за днем
ужасно злить
меня
вот это
стало.
И так однажды разозлясь,
что в страхе все поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
"Слазь!
довольно шляться в пекло!"
Я крикнул солнцу:
"Дармоед!
занежен в облака ты,
а тут - не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!"
Я крикнул солнцу:
"Погоди!
послушай, златолобо,
чем так,
без дела заходить,
ко мне
на чай зашло бы!"
Что я наделал!
Я погиб!
Ко мне,
по доброй воле,
само,
раскинув луч-шаги,
шагает солнце в поле.
Хочу испуг не показать -
и ретируюсь задом.
Уже в саду его глаза.
Уже проходит садом.
В окошки,
в двери,
в щель войдя,
валилась солнца масса,
ввалилось;
дух переведя,
заговорило басом:
"Гоню обратно я огни
впервые с сотворенья.
Ты звал меня?
Чаи гони,
гони, поэт, варенье!"
Слеза из глаз у самого -
жара с ума сводила,
но я ему -
на самовар:
"Ну что ж,
садись, светило!"
Черт дернул дерзости мои
орать ему,-
сконфужен,
я сел на уголок скамьи,
боюсь - не вышло б хуже!
Но странная из солнца ясь
струилась,-
и степенность
забыв,
сижу, разговорясь
с светилом
постепенно.
Про то,
про это говорю,
что-де заела Роста,
а солнце:
"Ладно,
не горюй,
смотри на вещи просто!
А мне, ты думаешь,
светить
легко.
- Поди, попробуй! -
А вот идешь -
взялось идти,
идешь - и светишь в оба!"
Болтали так до темноты -
до бывшей ночи то есть.
Какая тьма уж тут?
На "ты"
мы с ним, совсем освоясь.
И скоро,
дружбы не тая,
бью по плечу его я.
А солнце тоже:
"Ты да я,
нас, товарищ, двое!
Пойдем, поэт,
взорим,
вспоем
у мира в сером хламе.
Я буду солнце лить свое,
а ты - свое,
стихами".
Стена теней,
ночей тюрьма
под солнц двустволкой пала.
Стихов и света кутерьма
сияй во что попало!
Устанет то,
и хочет ночь
прилечь,
тупая сонница.
Вдруг - я
во всю светаю мочь -
и снова день трезвонится.
Светить всегда,
светить везде,
до дней последних донца,
светить -
и никаких гвоздей!
Вот лозунг мой
и солнца!

1920

текст по редакции:
Русская советская поэзия.
Под ред. Л.П.Кременцова.
Ленинград: Просвещение, 1988.

EXTRAORDINARY ADVENTURE, FORMERLY WITH
VLADIMIR MAYAKOVSKY SUMMER AT THE DACHA

(Pushkino. Akulova Gora, Rumyantsev cottage,
27 miles on the Yaroslavl railway. Dor.)

One hundred forty suns sunset blazed,
in July rolled out of the summer,
was the heat
heat swam -
in the country it was.
Pushkino, a hillock hump
Akulova mountain
and the bottom of the mountain -
the village was,
curve roofs of bark.
And outside the village -
hole
and in that hole, I guess
the sun was going down every time
slowly and surely.
And tomorrow
again
world pour
the sun was coming up Alo.
And day after day
terribly angry
me
here it is
.
And so once angry,
in fear all faded,
in an emphasis I shouted to the sun:
"Come on!
rather to go to hell!"
I shouted to the sun:
"You piece of shit!
zanegin in the clouds you
and then - do not know neither ZIM nor years,
Sidi, paint posters!"
I shouted to the sun:
"Wait!
look, zlamalova,
so,
without things to come,
to me
tea went!"
What have I done!
I died!
To me,
in good faith,
itself,
beam spreading-the steps
the sun walks in the field.
Fear not want to show
and retires backwards.
In the garden of his eye.
Already being a garden.
In Windows,
in the door
going in the gap,
fell the sun's mass,
burst;
the spirit is moving,
talking bass:
"I'm being driven back lights
for the first time since the creation.
Did you call me?
The teas of chase,
chase, the poet, jam!"
A tear from the eyes of the
heat in crazy,
but I told him -
at the samovar:
"Well,
sit down, all right."
The devil pulled my audacity
yelling to him,-
confused,
I sat on the corner bench,
I'm afraid - didn't leave b worse!
But strangest of sun Yas
flowed,-
and respectable
forgetting
sitting, talking
with the sun
gradually.
About
you tell,
what de's jammed Growth,
and the sun:
"Okay,
do not cry,
look at things simply!
And to me, you think
Shine
easy.
- Go on, try! -
And here you go -
undertook to go,
go and Shine in both!"
So hang out till dark -
the former night.
What is the darkness here?
You
we, quite accustomed.
And soon,
friendship bonded,
hit the shoulder I do.
And the sun too:
"You and me,
us, comrade, two!
Come on, poet,
vtrim,
spoem
the world is in the grey stuff.
I'll be the sun to pour his own,
and you do yours,
the verses".
Wall of shadows,
nights prison
under the sun a double-barreled shotgun fell.
Poetry and light mess
Shine in what they got!
Tired,
and wants night
lie down,
stupid sonica.
Suddenly I
all Sveta can -
and again trisonics day.
To Shine always,
to Shine everywhere,
tough to say,
Shine -
and no nails!
That's the slogan of my
and the sun!

1920

the text read:
Russian Soviet poetry.
Ed. by L. P. krementsov.
Leningrad: Prosveshchenie, 1988.