Тексты песен Ласковый май

Вместо загадочной  биографии ЛМ предлагаются выдержки из ДОКУМЕНТАЛЬНОЙ ( а не художественной)повести Сергея Кузнецова "Ты просто был".  В этой редкой книге примерно 90х гв , которую впрочем можно прочитать при желании, благо яндекс и гугл существует, содержится даже та информация о ЛМ, о которой Сергей Кузнецов, в силу своего Благородства и Доброты умалчивает, т.к. простил. Это ГОРАЗДО СИЛЬНЕЕ ФИЛЬМА "ЛАСКОВЫЙ МАЙ" , ибо это ПРАВДА! Прочитав вы возможно поймете, про что песня Белые РОЗЫ

Начнем:
«День рождения «Ласкового мая» - 6.12.86.
Первый распад - 31.03.87.
Второй день рождения -12.09.87.
Выход первого альбома (Шатунов) - 16.02.88.
Второй распад-31.03.88.
Выход второго ролика (с Пахомовым) - 6.05.88.
День рождения левого «Мая» - 4.07.88. (К тому времени я приехал в Москву, к Разину.)
Создание сборного коллектива Шатунов - Пахомов. Начало гастролей - 18.09.88.
Перезапись на «Рекорде» - 1.10.88. (Тогда мы «Белые розы» по новой переписали.).
Приход в группу Прико и Игошина.-3.01.89.


"....а потом долго возиться с паяльником, перепаивая, перекоммутируя все эти совковые монстры, на которых сделать что-то более-менее современное ну никак невозможно!
В комнату, которую мне выделили, частенько заглядывали любопытные глазенки воспитанников - для них все это было страшно непонятно и интересно. Многих я прослушал, но, увы... Того, что мне нужно, пока не находилось.
А Осень все твердила: "Не спеши. Придет он. По-другому быть не может – это закон. Закон предопределенности". 
- Ну, давай, Лоретти из Акбулака, сбацай что-нибудь.

Юра взял гитару, откинулся спиной на дверной косяк. От этой его позы моя каморка сразу превратилась в какую-то подворотню, но стала почему-то уютнее.
- Живи, родник, живи, родник моей любви, - запел Юра.
Сначала он пел нехотя, будто сдавая экзамен по ненавистному предмету ( Да , Юра никогда не хотел петь, уж лучше в хоккей или картинг). Потом забыл про экзаменатора, то бишь про меня, про Славу Пономарева, с гордым видом собственника слушавшего песню Лозы, про то, что на карту поставлена его, шатуновская судьба. Хотя, что решается судьба, он, может, и не забывал. Только совершенно по-разному мы понимали, куда должна направиться его жизнь. Мне, слегка ошалевшему от его голоса, уже представлялось, как этот голос будет дарить тепло, доброту, нежность тысячам людей, как будет напоминать им, что мир невелик, и нельзя в нем гадить...
- Будем петь? В группе?
Он кивнул головой. Без особых эмоций, потому что еще жил в песне, которую я прервал.
-Только одно условие, - предупредил я. - Я не люблю подпевал. Не люблю, когда солист то там чужую песню подхватит, то там... Как бездомная собака - репьи... Петь будем только свое.
- Даже «Голуби летят над нашей зоной» нельзя, что ли спеть?
- Для себя - ради бога, а со сцены - нет, - отрезал я.
- Что же тогда со сцены петь?
-" Еще не скоро до весны, И звезды скрылись в снежных тучах....."
А ШАТУНОВ СБЕЖАЛ! К ТЕТКЕ
В интернат Юра, конечно же, вернулся. И репетировать мы с ним начали. Но каждый раз, когда Шатунов появлялся в моей рабочей каморке, я почти физически чувствовал, как он преодолевает себя, свое нежелание заниматься музыкой. Поет, а сам прислушивается к звукам шайбы, несущимся с хоккейного корта.
Вторым, его любимым занятием было полазать по дачам. За интернатом, внизу под горой, стояли дачи. Зимой они пустовали. И Шатунов со своими новыми приятелями очень быстренько проторили туда по снежной целине свои беспечные маршруты.Пройдутся по садовым домикам, посмотрят, кто и как наладил здесь свой загородный семейный очаг. Частенько бывало - и припрут оттуда что-нибудь. То посуду, то самовар, то какой-нибудь чайник. Однажды, смотрю, тащатся с какой-то раздолбанной плиткой: "Отремонтируем  и чай будем пить"
Как-то я подошел к Юрке, сказал:
- До Нового года осталось с гулькин нос. Еще не поздно отказаться от дискотеки, которую мы пообещали под нашу с тобой группу. Нас поймут... Или все-таки рискнем и подготовим программу?
Юрка посмотрел на меня с недоумением, как на хнычущего хоккеиста, и сказал:
- О чем разговор? Конечно, рискнем.
С этой поры я уже не чувствовал, что репетиции Шатунов просто отбывает. Он доходил до фразы «Как верю я твоим гладам, мы долго ждали этой встречи», - и его собственные глаза освещались отчаянной отвагой. Он не просто исполнял эту песню для какого-то абстрактного зрителя, а пел ее как бы конкретной девчонке, в которую уже успел втюриться. И в этом тоже был момент так боготворимого Юркой риска. (Попробуй-ка признаться в любви симпатичной девахе, если тебе всего 13, если ты к тому же новичок в интернате, если не знаешь, как к этому отнесутся ребята постарше, да и сама девчонка... То-то...
Выступает группа «Ласковый май»! (  уходил 1986 г.)
Шатунов запел, и я боковым зрением увидел, как из темных углов один за одним выходят поближе к сцене крутые детдомовцы и как медленно, но безудержно тают на их лицах ироничные ухмылки. Мы с Юрием Васильевичем отработали Новый год, много вечеров отработали.
После Нового года я решил сделать несколько пробных записей того, что мы наработали с Юрой. Записывались в ДК «Орбита», куда я устроился по совместительству, чтобы иметь доступ к хорошей аппаратуре. И вот однажды едем с Шатуновым в автобусе из «Орбиты» в инкубатор, а она, зараза, песня-то наша, где-то там впереди играет. Кто-то из молодых на свой «мафончик» записал. Мы, конечно, удивились, слегка обрадовались. Шатунов у паренька, что впереди сидел, спрашивает:
- Это что за музыка?
Тот отвечает:
- Какие-то «Оренбургские мальчики», наша группа, оренбургская...
- Какие «Мальчики»?! Обалдел, что ли? - вмешался в разговор его приятель. - Это группа «Ветерок».
Мы с Шатуновым переглянулись. Я подумал, не пора ли записать свой альбом? Не пора ли представиться насторожившейся публике: Здравствуйте, мы -"Ласковый Май"
....Приехали гости. Ребята из какого-то соседнего детдома. Директриса вызвала меня и сказала:
- Кузнецов, нужно дискотеку для гостей организовать. Сгоняй-ка в Тюльган, за Шатуновым..
Адрес??? - Парень из Оренбурга... Где остановился, не знаете?.. Шатунов по фамилии... Прохожий подозрительно оглядел меня и развел руками.
Я бродил по городу. Я взбирался все выше в гору, и снежный ветер все больнее хлестал меня по лицу. Но что эта боль по сравнению с той, которая пронизывает сердца многих и многих людей, разлученных друг с другом. Я думал о них, а в голове билась невесть откуда взявшаяся песня:
В зимнем городе незнакомом
Власть взяла в свои руки вьюга,
Стал хозяином снег.
Вьюга бродит от дома к дому,
Отделяя их друг от друга.
Нет дороги к ним, нет...
Настроение и музыкальный ритм будущей песни сложились. И я решил, что день 5 января 1987 года прожит не зря... Вот только Шатунова бы еще отыскать... Нашел!
Белые розы. ..Юра стоял у окна. А на подоконнике- бутылка из-под шампанского. В ней - перекись водорода. Обыкновенный гидропирит. Он ужасно похож на воду. Ничем не пахнет, без цвета. Юра и подумал: вода. И безо всякой задней мысли хлобысь - и в рот ату бутылку. И за- дох-нул-ся... И тут началось. Спазмы. Рвота с кровью. Кашель. И так далее. И так далее. А спустя три месяца весь наш совок, почти каждой своей квартирой, слушал восходящую «звезду» эстрады Юрия Шатунова. Слушал «Белые розы», не подозревая, какой привкус у этой песни.
Однажды, это было в марте 1987 года, готовился районный смотр художественной самодеятельности. Мне сказали:
- Кузя, от вас нужна песня…
Нужна, так нужна. Мы с Юркой подготовили «Тающий снег», «Лето» и премьеру «Метели». Приезжаем на смотр, а он, оказывается, посвящен очередной годовщине Лукича, нашего незабываемого Ленина. А мы - со своим «Тающим снегом»... Привет Лукичу! Для Тазикеновой тот смотр стал последней каплей терпения:
- Ну, хоть 4 балла поставьте... Хоть З... Хотя бы за голос… Детдомовский ведь мальчишка… А с этими песнями я разберусь!

Потом она подошла ко мне: - Сережа, Вы уволены.
Уволен, так уволен! Без работы, знал, не останусь: предложений о сотрудничестве было достаточно... Знал так же, что Шатунов, что бы ни случилось, не покинет меня...?
 я с головой погрузился в организацию дискоклуба в ДК "Орбита".-- Кузя, приходи... Снова поработаем... А кто старое помянет... Я не стал ломаться. Чиркнул в своем блокнотике на память: «12.09.87 - Второй день рождения «ЛМ»- и отправился к Юрке Шатунову. От ставки в интернате я отказался и из ДК «Орбита» увольняться не стал. Решил, что так в интернате мне будет повольготнее,
Мы репетировали новые песни, Я по-прежнему проводил дискотеки для ребятишек. И какое-то время Тазикенова меня не доставала. Относительно спокойный период длился аж до февраля 1988 года. А в феврале произошло два заметных для судьбы «ЛМ» события..
Меня обвинили, что я развращаю мальчика ранней славой... Что он зазнался... Нисколько! Юра попросту даже не осознавал, что случилось, что мы с ним натворили
Еще меня начали упрекать, что я использую Юру в коммерческой деятельности. Что зашибаю на нем бабки. Что мы с ним даем подпольные концерты. А мы вне стен интерната всего два раза выступали.Кроме злополучного смотра в честь Лукича, еще на одном таком же фестивале (этот-то фестиваль и стал вторым февральским событием)... Причем тогда я как раз был против, чтобы Юрку тревожили. Он перед этим умотал из интерната к своим родичам - а сбегал он чаще и чаще - и, повинуясь моде, захлестнувшей тогда инкубатор, смастерил себе поджиг. Стрелком оказался еще тем - и нечаянно прострелил себе руку. Правую, кажется. Приехал - а у него рука распухла.
Тазикенова напоминает: -Не забудьте про фестиваль.
Я говорю:  - Какие выступления? Его в больницу нужно.
- Отработаете, потом в больницу. Только один уговор: сначала споете «Детство, детство...» Потом какую-нибудь советскую песню. А третью можете свою…
Кое-как с «благословения» директора отработали мы концерт. Спели, естественно, то, что посчитали нужным. Когда за кулисы ворвалась Тазикенова, я понял: все, точка, в интернат мне путь заказан... Но Валентина Николаевна была удивительно спокойна:
Сережа, как ты не можешь понять, что это не какой-нибудь салон... Это же зал, где сидят дети, школьники...
Если бы я знал, как обманчиво это спокойствие!
Мы не стали дискутировать о различии светского салона и школьного зала. Поехали с Юркой в больницу. Там ему вытащили дробь, сделали промывание. (Из-за этого прострела, кстати, пошел слух, что Ю.Шатунов пытался покончить с собой. Кто-то в этом слухе уже нуждался...)
Вот такой у нас был концерт - «подпольный». А других не было, хотя приглашение сыпалось за приглашением... В те февральско-мартовские дни мне иногда казалось, что мою кассету с «Белыми розами» кооператоры из «Звукозаписи» обули в сапоги-скороходы (не одних же доверчивых авторов обувать!). ...С каждым днем все больше поклонников отиралось возле интерната. Там и местных-то во всю гоняли, чуть что - сразу милицию вызывают. А здесь такой наплыв, что одной оренбургской милицией его не погасить. Подростки слонялись под «инкубаторскими» окнами, чтобы хоть краем глаза посмотреть, что за птица такая - Юра Шатунов..
Тревожный выдался месяц.
- Чеши отсюда, Кузнецов! Я сделаю все возможное, чтобы вы с Шатуновым не работали вместе.

Но я еще надеялся, что «Ласковый май» не погиб. Что одумается Валентина Николаевна... Надеялся, что какие-то шаги навстречу будет делать Юрка, оттуда, изнутри интернатского бастиона. Под эту глупую свою надежду я даже принял два приглашения выступить с концертами. Из толп зазывал выбрал тех, кто предлагал альтруистические варианты. Во-первых, дал согласие на проведение дискотеки в ДК «Россия». Прельстило, что сборы пойдут в Детский фонд (я тогда еще верил, что деньги оттуда попадают действительно обделенным судьбой детям). Заранее написал заявление, кому адресую всю выручку. Но дискотеку запретили. Постаралась Валентина Николаевна.

Второе приглашение, на которое я делал свою ставку - приглашение в ДК «Дружба». Там проходила тусовка местных групп и Сереги Сарычева из «Альфы». Сборы от этой тусовки планировалось направить на строительство в Оренбурге памятника воинам - интернационалистам. Но перед самым началом концертов их организаторам позвонили из горисполкома и категорически запретили выступление «Ласкового мая», таинственно-зловеще намекнув для острастки, что Кузнецовым, мол, кое-кто интересуется... Я как-то тогда не вник, почему горисполком ввязался в эту историю. Просто не хотел вникать, хотел работать. И по-прежнему надеяться, что Шатунов тоже хочет работать. Со мной.
Глупый Кузя! Какими смешными кажутся мне сейчас эти надежды. Увы, тогда я не смог подметить, смену шатуновского настроения. А мог бы... События давали мне блестящую подсказку.
Однажды я по старой памяти заглянул в интернат, а там телевидение. Операторы уже зачехляют свои камеры. Оказывается, весть о «Ласковом мае» докатилась и до неповоротливых оренбургских телевизионщиков. Письма к ним косяком полетели, как птичьи стаи на юг. Вот они и насторожились: что за феномен такой - прет квашней из кастрюли. И решили сделать передачу. Позвонили в интернат. Директор на запись согласилась, но поставила одно условие: только Кузю не снимать! Ни-ни! Вот телевизионщики и нагрянули в детдом. Сначала записали множество бесед со случайными прохожими: как они относятся к «Ласковому маю». Ответы, в основном, были положительными, и у молодых людей, и у пожилых. Потом задали несколько вопросов Шатунову. А после этого попросили Юрку спеть что-нибудь под гитару. И этот друг замочил им Леонтьева: «И вновь... что-то там тако-ое... ма-ач-ты выплывают...»
Самого Юрку я на съемочной площадке не застал, но когда мне рассказали, как он классно подменил Валерия Леонтьева, у меня в глазах потемнело.
Не надо передачи! -Кузнецов, ты портишь ребенка. Не вмешивайся, не трогай его». Вот таким образом посоветовали. А передача вышла. С информацией, что я ушел из интерната.
Чтобы избавить подростка Юру Шатунова от моего дурного влияния, Такизенова решила, что выгнать меня из интерната - полдела, что надо покончить и со мной, и с добрым именем «Ласкового мая» раз и навсегда...
несколько месяцев до этого в интернате случилась кража. Украли один «конец» - поганенький усилитель «Эско» - и цветомузыку, суммарно - рублей на 150-200... Я первым обнаружил пропажу. Пришел в свою комнату, а окно разбито, и кой-какого аппарата нету. Я заявил в местную полицию, спустя несколько часов они приехали, сняли отпечатки, что-то там поколдовали и умчались восвояси. Искали, искали воришку - так ничего и не нашли. На этом дело и заглохло. Казалось бы...

Но когда понадобилось растоптать меня, историю с пропажей аппаратуры бережно вспомнили. Как-то прихожу я домой, а у меня обыск. Обстоятельный, пугающий, напоминающий о 37-м годе. Объясняют мне: ищем ту самую аппаратуру. И странно ищут-то... «Конец», усилитель то есть, предмет достаточно объемный, а шмонают такие закоулки, куда и батарейку от фонарика не втиснешь. Не знаю, чего уж они там искали... Потом мне друзья объяснили, что по городу пошли базары, будто я балуюсь наркотиками. Может склад марихуаны мечтали обнаружить? Поискали, попытали (не физически, слава богу) - и ушли.
Потом вызвали в милицию. Про кражу - ни слова. Про наркотики - ни слова. Новая тема наших доблестных стражей порядка заинтересовала. Следователь забросал меня вопросами, где я торговал кассетами с первым альбомом? Через кого торговал? Куда спустил бешеную прибыль? В общем, пытались раскрутить, правда ли, что я продал нашу с Юркой работу за 25 тысяч.
- Нет, - говорю, - неправда, Я отдал кассету в «Звукозапись» и получил за это чисто символически, 30 руб. Ровно столько, что хватило купить двое часов. Одни - себе, другие - Юре Шатунову.
Вот. Дело против меня скисло, как молоко на солнцепеке. Победоносный удар, на который так рассчитывали директор интерната и примкнувшие к ней дамы из отдела культуры горисполкома, не удался. Не женских рук это дело. Но каково же было мое удивление, когда я узнал, что «ДЕЛО» действительно не женских рук. А рук... Юрочки.
 Не знаю, чем уж они его так сильно загрузили, но Юра согласился написать заявление на меня. И написал, что видел украденный из интерната аппарат у меня, на новой моей работе. И много другого написал, как это ни парадоксально. Чем его загрузили, что он буквально в считанные минуты переменился, так и осталось тайной. В эти по дробности и не вдавался.

31 марта 1988 года мой «Ласковый май» распался во второй раз. Как оказалось - теперь уже навсегда...

Слышали, слышали...- бодренько заявляет представитель филармонии. - Ничего, музыканты ругаются - только тешатся. Мы все организуем. И Шатунова из интерната отпросим. И директрису к порядку призовем. В этом фестивале заинтересован сам облисполком. Кстати, заодно и песни твои зарегистрируем там. Чтоб не выглядели они бесхозной добычей.
Юра не согласился. Пришлось рабортать с Пахомовым
Юрий Васильевич, как ты, если я с Пахомовым запишу то, что тебе негоже?..
Он: - Валяй!
Знаки зрительского внимания Костя принимал без тени смущения. От этого мне было неловко. Я-то знал, что все это не для него. В действительности все это предназначалось Шатунову. Потому как шли на него. Потому что слышали первый альбом. Хотя... первые гастроли… У любого может голова от успеха закружиться... Не только у шестнадцатилетнего паренька, каким был тогда Константин.
Я все больше и больше поражался разнице между Юркой и Костей. Шатунов бешеный. Иногда в шутку я грубовато называл его «клок бешеной плоти». Редко бывало, чтобы его выход на сцену обходился без маленьких происшествий. То о колонку споткнется - опрокинет ее. То за какой-нибудь провод зацепится - провод отключится. То микрофон уронит.  Пахомов- спокойный, уравновешенный
Между тем Оренбург, его культуртрегерская верхушка, переживали глубокий шок: к ним приехал ревизор... то бишь Андрей Разин.

РАЗИНСКИЙ МАЙ

Парень предъявил командировочное удостоверение на бланке, помнится Министерства культуры, а также корочки, в коих значилось, что податель сего Разин А.А. работает в студии а Рекорда опять-таки при Министерстве культуры...
…Андрей Разин принялся ругать нашу редакцию за то, что мы осмелились напечатать статью о «Ласковом мае» без согласования с директором школы-интерната № 2 В.Н.Тазикеновой. Много интересного узнал я в тот день от товарища Разина - и что мальчик травмирован свалившейся на него славой, а ему надо учиться, и что директор интерната озабочена дурным влиянием на Юру Сергея Кузнецова, и что Кузнецов наркоман, пьяница и еще чего похуже (вообще им прокуратура занимается), и что Юру эксплуатируют и наживаются на нем…
...Я начал тихо звереть, когда Разин по третьему кругу принялся объяснять, что мы были неправы, напечатав заметку «Неизвестные «звезды». Я не мог уяснить, что же ему от нас надо. А надо ему было, как я теперь понимаю, чтобы мы с дрожью в голос заверили, что больше никогда-никогда не станем писать о «Ласковом мае» и уж, конечно, не поместим впредь ни одной фотографии группы. Для чего это было нужно Разину? Могу только предполагать. Разин понимает, что при почти полном отсутствии информация о «Ласковом мае», он может легко вживиться, «трансплантироваться» в нее, чтобы стать неотъемлемой ее частью. К тому моменту, когда группа появится на телевидении, зазвучит по радио, когда о ней начнет писать центральная пресса, он, Андрей Разин, «как тут и был» с самого начала...»
В Москве я с удивлением обнаружил, что Разин под нашу фонограмму уже несколько дней проводит концерт некоего мифического «Мая». Да не где-нибудь в доверчивой глубинке, а в центре столицы - в ЦПКиО им. Горького...
Потом... В общем, конфликты с Разиным у меня начались с самого начала. И с самого начала были все основания назвать то безобразие, которое он делал - «левым» «Маем». Пели в разных концах страны под шатуновскую фонограмму «левые» солисты. Разваливался, погибал мой «Ласковый май», не успев воспрянуть из пепла
Потом Кузя привез Шатунова в Москву, постепенно перевез и Сергея Серкова и других.
И началось: бассейн- пожалуйста, авто- нет проблем. концерты!
Я даже смирился с тем, что Разин из администратора стал солистом «ЛМ». Произошло это так. Как-то он сказал, неплохо бы и ему поиметь собственный альбом... Мол, и на эстраде в свое время блистали, и поклонниц преданных имели... Я шибко сомневался в голосовых данных Андрея Александрыча, но все же согласился на такой альбом. Правда, с одним условием: ни в коем случае не выдавать этот альбом как «ласковомаевский». Он согласился. С горем пополам мы записали несколько песен («Старый лес», еще кое-что). И вдруг я с удивлением обнаруживаю, что этот альбом подан как очередной альбом «Ласкового мая». Меня это надолго вывело из себя. А потом свыкся, плюнул на это дело: солист ну солист...
Однако прекраснодушествовал н недолго. Все ясней и ясней становилось: нет, не наш этот новый «Ласковый май», а их. Вновь и вновь приходилось убеждаться, что наши администраторы часто не могут провести черту, где, что можно в моральном плане, а что нельзя, часто переступают эту черту… Да, натиск, пробивные способности, чувство конъюнктуры, самодисциплина - это, вероятно, хорошо, но когда все это хозяйство не дружит с совестью...

Я не знаю, кто виноват, но сложнее стали наши взаимоотношения с Юрой Шатуновым. И хуже. Он стал тянуться к Разину и Кудряшову, стал с ними откровеннее, чем со мной. Собственно, любой музыкальный «колхоз» должен быть добровольным, и любой волен выбирать, к кому тянуться и с кем общаться. Но Юра вдобавок начал всем демонстрировать свое плохое отношение ко мне. Может, он видел уже, что наши с Разиным дороги расходятся, и торопился таким образом определиться?.. Хотя, не буду гадать... Он стал вести разговоры, причем за глаза, что композиторы - это люди временные... Что одного в любое время можно поменять на другого...
Это его слова, Юрины...
Кто для него в то время казался главным? Не знаю, надо спрашивать у него самого. Может, директор группы, может - администратор...
Потом он взялся утверждать, что песни, которые исполняет, написал он сам. Мол, я их только аранжировал.
Что угодно, но песни свои я никому не отдам и не устану об этом повторять. Они для меня самое дорогое.
Подобное отношение Шатунова ко мне сковывало меня, мешало работать. Разин и компания ждали от меня новых вещей. Я же знал, что какие-то из них придется исполнять Шатунову, и чувствовал себя закованным в лед... Не могу я так... Просто физически не могу написать песню для того, кто ко мне плохо относится...
В общем, все пошло как-то не так. Я остро почувствовал, что там нужен не я, а нужна моя башка, которая выдает какую-то продукцию. Конкурентноспособную продукцию. А песня - это не продукт. И композитор - это не конвейер.
И я решил уйти. В марте 1989 года мы с Сашей Прико записали альбом «Взрослые», первый Сашин альбом (туда вошли песни «Все», «Взрослые», «Медленно уходит осень», «Розовый закат»; последнюю песню Разин переименовал в «Розовый вечер» - это уже когда они скупили наш магнитоальбом и на «минуса» наложили шатунонский голос). Когда работа над «Взрослыми» закончилась, я сказал Разину:
- Вот теперь я ухожу. У меня появился солист, с которым мне интересно работать. У меня есть идея собственной группы. И у меня нет желания, чтобы мое имя связывали с твоим «Ласковым маем».
- Хорошо, - сказал Разин. - Уходи. А с оплатой твоих песен поступим так: ты записываешь с Шатуновым еще один альбом, напоследок, а мы тебе за это будем каждый месяц выплачивать определенную сумму. Несколько лет подряд.
- Ребята, - говорю я, - не надо привязывать меня к себе на несколько лет. Давайте я запишу Юре новый альбом, а вы заплатите мне всего лишь за четыре месяца, но сразу после окончания работы. И больше я от вас ничего требовать не буду.
Они говорят: нет!
Ну, нет, так нет! Все! Я ушел!..
Потом они выпустили новый альбом. Там на фоне моей музыки идет вступление: Кузнецов, мол, музыкальный рэкетир. Затребовал с Юры Шатунова 100 тысяч рублей. У нас нет таких денег, поэтому мы решили с ним расстаться... А дальше идет опять моя музыка и мои песни. Хо-ро-шо!..

После моего ухода Разин стал шить на меня уголовку.
Есть вещи, которые нельзя прощать... Юра еще раз вспомнил свои оренбургские навыки обращения в суд и сделал то, на что его подтолкнул Разин: начал писать разные заявления на меня... Теперь уже в московские инстанции...
Это его проблемы. Можно простить, когда человек предал тебя один раз. Даже это можно. Но второе предательство непрощаемо. Я не о Шатунове конкретно. Но и в отношении Шатунова: это предательство - которое ни-за-что!.. Я не желаю Юре ничего плохого. Я желаю ему только хорошее. Но помощи от меня - никакой... Даже если ему будет очень тяжело. Я не смогу. Не сумею. Для меня это невозможно.
Вместо последней главы:
Ты просто был
Откуда знать, с кем ты теперь
И кто твой друг,
Что не забыл, что все же помнишь.
Я много знал друзей.
Но повстречавшись вдруг
С таким, как ты,
О многом понял.
Ты был правдивей всех со мной,
И столько раз
Напрасно злился и на правду -
Какая из моих песен мне дороже всего? Не знаю... Ко всем отношусь как к детям малым. И стараюсь не бросаться песнями. Не вымучивать что-то из себя на пределе рационального, осознанного, не потакать себе, принимая за собственное отголоски чужих слов и музыкальных фраз. Песни - продукт иррационального, они сами приходят, когда у них появляется желание. И к кому, и зачем прийти - знают, хотя автор об этом может и не догадываться. Я  люблю свои песни, как отец большого семейства любит сыновей и дочерей, среди которых нет случайных, нет «нежданок».

Одно больно: я не могу защитить их от ловких рук. Сам я своих песен не эксплуатирую. Естественно, только идиот не мечтает о безбедном существовании, я тоже хочу жить с размахом. Но считаю гнусным гнаться за тем, чтобы песни меня озолотили. Я лишь терпеливо жду, вспомнят ли они обо мне, накормят ли...

Увы, иногда моим песням не до меня. И не потому, что они, как безродные дети, выпорхнули на просторы вседозволенности... Часто они просто попадают в такие руки, из которых не вырваться.
Андрей Разин зарегистрировал товарный знак «Ласкового мая». Ему принадлежит теперь то, что родилось в предновогодней спешке 1986 года.

Ради бога! Ни товарного знака, ни названия «Ласковый май» - ничего мне не нужно. Не нужны разинские солисты. Не очень-то горюю и без Шатунова - раз ему уютнее в разинской компании. Но песен-то моих не дергайте... Хотя бы тех, которые появились после моего ухода из «Ласкового мая», которые написаны для «Мамы», для Саши Прико, для других моих солистов.

Увы, стоит «Маме» выпустить новый альбом - часть песен перекочевывает в репертуар «ЛМ». И люди недоумевают, почему одни и те же песни поют и Прико, и Шатунов. Не объяснишь же каждому, что авторским правом наши песни не защищены. Совок-с! Желающие могут испытать негодность авторского права на себе: возьмите и исполните с эстрады песни... ну, хотя бы Розенбаума - и ничего вам не будет, номер пройдет безнаказанно. Точно так же, как и у «Ласкового мая». Мы свои новые альбомы не раскручиваем, нет ни сил, ни времени, ни денег, а может, и опыта нет... да и не в наших это принципах. А Разин на коммерции собаку съел. Наши альбомы скупаются, перезаписываются, засвечиваются на телевидении - потому что у них есть на это деньги, - и попадают с новым товарным знаком в самые престижные звукозаписи. И под маркой «Ласкового мая» неплохо идут, потому что за «ЛМ» - и история, и годы рекламы, и хорошо налаженное производство. Разлетаются наши песенки по совку…

Не дай бог, кому испытать, как его дитятю, едва вставшего на ноги, выводят на панель!

Но вновь и вновь на концертах бойкие ведущие объявляют: «А сейчас свои песни для вас споет Андрей Разин». И попробуй его поймать! Все подносится без криминала. Он называет песни своими, но ведь можно это расшифровать и так: песня моя, потому что я ее исполняю, а кто ее написал - одному богу известно.

А иногда концертные объявки еще хлеще: «Эту песню Шатунов посвящает Андрею Разину?» - и в зале раздается, например, «Розовый вечер». Я написал песню, а он ее посвятил... Зашибись! «Розовый вечер» я написал для Саши Прико и только для него. Не думаю, что Шатунов был бы в диком восторге, узнай в свое время, что какой-то нахал проделывает тоже самое с «Белыми розами». «Белые розы»... Вот про эту песню Шатунов, пожалуй, мог бы сказать: пою СВОЮ песню. Она действительно его. Не потому, что им написана. А в том смысле, что впитала в себя и магическую атмосферу оренбургского «инкубатора», и характер «маленького оборвыша», каким был Шатунов в свои тринадцать, впитала все издержки его переходного возраста.
Повествование Кузи здесь заканчиваю

ИМХО. Как Кузнецов писал в своих воспоминания, он и сам не догадывался про что песня "Белые РОзы"  А на мой взгляд - песня эта - РОКОВАЯ. Смотрите сами:

Я их так хочу согреть теплом ( желание Кузи создать группу и внести в жизнь пацанов смысл)
Белые розы, но беззащитны шипы ( Шатунов со своими выкрутасами)
Что с ними сделал снег и морозы ( Разиновский Ласковый Май, концерты, успех)
Люди украсят вами СВОЙ праздник и ОСТАВЛЯЮТ вас умирать на белом холодном окне ... ( Разин с его миллионами и сказками о миллионах Шатунова (цветам "бабки" не положены))
На первый взгляд, хочется, после прочтения последних абзацев, Шатунову дать в глаз, а на деле - стоит ли обижаться на БЕЛУЮ РОЗУ, которые ЛЮДИ использовали на своем празднике жизни?

P/s Треугольники имеют особое место в нашей жизни, они умудряются ее мистически менять, взять хотя бы Бермудский треугольник. Почему трио образует особую , подчас разрушающую энергию?  Непонятно. Треугольник ЛМ, неважно, студия ли Разина или группа Кузнецова , где на одном угле - гениальный композитор и поэт, на другом - гениальный певец, в третьем- гениальный пройдоха - сию мыслю никак не отрицают.



С У Х А Я      С Т А Т И С Т И К А




В Москве Разин ставит «Ласковый май» на коммерческую основу и в сентябре 1988 года начинаются триумфальные гастроли группы с 3 солистами Шатуновым, Разиным, Пахомовым. записываются 3 альбома: «Белые розы», «Осень», «Немного о себе». В январе 1989 года из Оренбурга приезжают Прико и Игошин. Проходят бурные гастроли, записываются еще 3 альбома: «8 марта», «Розовый вечер», «На крыше» Популярность «Ласкового мая» принимает невиданные размеры и вместе с ними в группе появляются разногласия, из за которых «Ласковый май» покидают Кузнецов, Прико, Игожин, Серков, которые в марте 1989 года создают группу «Мама». Также из группы уходит Пахомов и начинает сольную карьеру. После ухода Кузнецова перед Разиным стал вопрос поиска песенного материала, который решился не приглашением в качестве композитора Владимира Шурочкина (Шурочкин работал в то время в "двойнике" разинского "Ласкового Мая" так называемом "Ласковом Мае-2" под руководством Михаила Томилина), а совешенно случайным обстоятельством. Почему-то никто из тех, кто берётся писать "биогафию" "Ласкового Мая" не упоминает истинного положения дел, называя Шурочкина "приглашённым" в группу композитором. На самом деле судьбу дальнейшей "репертуарной политики" группы решили 2 песни, стихи к которым (на уже готовую музыку Шурочкина) написала приглашённая "спасать" в авральном режиме (время в звукозаписывающей студии оплачено, а текстов нет) Юрием Веселовым (сопродюссером Михаила Томилина по "ЛМ-2" и отцом участника группы "Три поросёнка" (ныне солиста группы "Самоцветы" и участника одной из Фабрик звёзд Михаила Веселова) талантливая и довольно успешная московская поэтесса Алла Гольцева. В записываемый альбом входило всего 6 песен (тогда альбомы были не такие громоздкие, как сейчас). Все стихи к этим песням написала Алла Гольцева. И две из этих песен ("Гуд бай, бэби" и "Калейдоскоп") и решили дальнейшую "судьбу" репертуара разинского ЛМ. Разин записал эти 2 песни, а Аллу пргласил в группу на постоянную работу! Именно этот альбом стал лидером "Звуковой дорожки" газеты ""Московский комсомолец". Альбом Разин, как обычно, предварил очередным звуковым письмом: : http://ifolder. ru/7380991. В дальнейшем и Разин, и Шатунов записывали песни на стихи Аллы Гольцевой, музыку к которым писали Анатолий Мешаев, Игорь Пушкарёв, Олег Каледин и братья Куликовы, Поэтому приписываемая Шурочкину должность заместителя Кузнецова, мягко говоря, не соответствует действительности! К тому же отношения Шурочкина и Разина всегда были более чем натянутые! С 28 января 1989года, по 10 января 1989года в спорткомплексе «Олимпийский» проходит шоу ревю «Белые розы, белой зимой», в котором с успехом прозвучали "автобиографические хиты" Разина ("Дядя Миша", "Атаман", "Красный лимузин", "Фатима", "Ах, Кристина", финальная песня спектакля "Белые розы-белой зимой" - "От улыбок и слёз") на стихи всё той же намеренно замалчиваемой Аллы Гольцевой с музыкой, написанной на эти замечательные стихи прекрасными композиторами Толей Мешаевым, Игорем Пушкарёвым, братьями Куликовыми. В 1990 году появляются новые солисты братья Юрий и Андрей Гуровы земляки Разина и Олег Крестовский. Записываются альбомы «Глупые снежинки», «Озорная девчонка», «Возвращайся» Репертуар всех перечисленных здесь "новых солистов" также состоял из песен Мешаева и Гольцевой. Шурочкин был, мягко говоря, отстранён Разиным от группы и занялся сольной карьерой, продолжая своё сотрудничество с Аллочкой Гольцевой. Это продолжающееся сотрудничество с Шурочкиным и явилось причиной такого упорного замалчивания роли Аллы Гольцевой в творчестве разинского "Ласкового Мая". Зато появились такие замечательные альбомы Шурочкина-Гольцевой, как "Машка-Матрёшка", "С корабля-на бал", включающие в себя очень любимые поклонниками творчества ЛМ хиты, пользующиеся популярностью до сих пор, так же, как и те песни, которые дали продолжение репертуару разинского ЛМ. Алла Гольцева покинула группу после её распада, продолжая активное сотрудничество с Андреем Разиным. В 1995 году Алла выступила в роли исполнитель