В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха, помеха,
На кручах таких, на какие никто не проник, никто не проник
Жило-поживало веселое горное, горное эхо,
Оно отзывалось на крик — человеческий крик.

Когда одиночество комом подкатит под горло, под горло
И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадет, в обрыв упадет —
Крик этот о помощи эхо подхватит, подхватит проворно,
Усилит и бережно в руки своих донесет.

Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья, дурмана и зелья
Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп, топот и храп —
Пришли умертвить, обеззвучить живое, живое ущелье.
И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.

Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха, потеха
И эхо топтали, но звука никто не слыхал, никто не слыхал
К утру расстреляли притихшее горное, горное эхо —
И брызнули слезы, как камни, из раненных скал…
И брызнули слезы, как камни, из раненных скал…
И брызнули слезы, как камни, из раненных скал…

In the silence of the pass, where the rock winds not a hindrance, interference,
On such steep slopes, on which no one entered, no one has penetrated
Lived-lived fun mountain, mountain echo,
It echoed the cry — a human cry.

When loneliness lumpy roll up under the throat, under the throat
And a muffled groan barely audible in a cliff fall, cliff fall —
This cry for help echoes pick up, pick up quickly,
Strengthen and carefully into the hands of his will carry.

Should be, not the people, drunk dope and potions, and potions dope
That was not heard by anyone with a loud thud and snoring, the clatter and snoring —
Came to kill, to abtswoude live, live gorge.
And echo tied, and his mouth stuck a gag.

All night long bloody wicked fun, fun
And the echo trampled, but the sound no one heard, no one heard
The morning shot subdued mountain, mountain echo —
And tears began to fall, like stones, rocks of the wounded...
And tears began to fall, like stones, rocks of the wounded...
And tears began to fall, like stones, rocks of the wounded...